«Интеллектуального геноцида», бывал и я, изредка приезжая между первым и вторым сроком из Боровска. «Присматривал» за домом, по-видимому, Денисов (потом закадычный друг Новодворской) – странный и очень состоятельный официант в ресторане «София», чьи показания на Лубянке по делу Георгия Владимова (автора «Верного Руслана» и представителя в СССР «Эмнисти интернейшнл») и его жены еще не были известны. Денисов выпросил у них какую-то зарубежную книжку, сообщил об этом на очной ставке, после чего Владимову можно было сказать: не поедете на Запад, поедете на Восток за распространение антисоветской литературы.

Братом Иды Григорьевны был известный писатель и хороший человек Феликс Светов, выступавший в защиту Солженицына, а в эти годы отчаянно боровшийся за освобождение своей жены Зои Крахмальниковой, издававшей в том числе и за рубежом православный подпольный альманах «Надежда». Когда Феликс со мной, «уже опытным», советовался о том, как вести себя со следователем на допросах по делу Зои, я ему говорил:

– Главное, не создавать с гэбней личных счетов. Вы его обругаете, скажем будучи арестованным, а он вас продержит в карцере с водой на бетонном полу до тех пор, пока вы не окажетесь с туберкулезом в неизлечимой стадии.

Но это было почти пятнадцать лет назад, а теперь мы с Феликсом встретились на дне рождения Иды Григорьевны и вдруг за столом Феликс начал говорить нечто такое, что по окончании вечера я ушел вместе с ним, чтобы понять все подробности. Вкратце это звучало так:

– Я понял, что ты сам инсценировал ограбление «Гласности», но не стал никому говорить – мало ли какие у тебя соображения.

Постепенно выяснилось, что какой-то близкий знакомый Феликса («молодой драматург»), колеся на своем «Жигуленке» вечером по Москве и проезжая по Долгоруковской, был остановлен каким-то человеком на улице, который попросил заехать во двор, загрузил коробки с аппаратурой и попросил его подвезти.

– Ведь ты живешь на «Бабушкинской»? Туда они и поехали. А я увидел заметку в «Московском комсомольце» об ограблении и решил, что для чего-то тебе это нужно.

Заметка Хинштейна, возможно, причастного к разгрому «Советского писателя» и «Гласности» на Поварской, в «Московском комсомольце» действительно была. О нападении и захвате в центре города трехэтажного здания ни одна мало-мальски приличная газета даже не упомянула (только Лимонов с Прохановым), но об ограблении на Долгоруковской небольшая заметка на первой полосе действительно появилась, и Феликс ее увидел.

– Но я, конечно, никому не стал говорить.

– Погоди, Феликс, я сам себя не грабил и ничего не прятал. Познакомь меня, пожалуйста, с этим твоим приятелем. Кто он? Как его зовут?

– Он уверен, что это был ты, он видел тебя по телевизору, он даже описывал мне такое же длинное пальто на тебе, как и сегодня.

– Ну, все-таки познакомь меня с ним.

– Нет-нет, не буду.

Видимо, это был какой-то близкий Феликсу человек. Прошли годы, при каждой встрече с Феликсом я ему напоминал об этом, просил познакомить или хотя бы сказать кто это, но Феликс отказывался. Даже после его смерти я пытался узнать об этом хоть что-нибудь от его дочери Зои Световой, но она ничего не знала.

Зато история с грабежом стала для меня вполне очевидной – ГБ не просто украла у нас оборудование и материалы, но еще и пустила слух (не знаю с каким успехом – действительно ли, если не Феликс, то его друг не рассказывали об этом), что я сам это сделал.

Вскоре в Кремле собрали конференцию «национального примирения». Филатов пригласил меня, и в этот раз я пришел. Сидя в Георгиевском зале, со скукой слушал выступления Льва Убожко, оплаченных и еще надеявшихся на оплату общественных деятелей, и точно знал, что национальное примирение может состоять только в прямой или подспудной рекламе если не самого Ельцина, то достигнутых при нем демократических свобод по текстам, получаемым прямо с Лубянки.

А мы тем временем, работая по домам (офиса не было) – с хозяйкой квартиры на Долгоруковской уже «поговорили» и она, извиняясь, но объяснив, что очень боится, нам отказала – готовили четвертую конференцию «КГБ: вчера, сегодня, завтра».

Конференция была не слишком удачной – уж очень трудным было положение «Гласности»: Подготовленные к печати материалы были украдены при очередном грабеже (но уцелели их распечатки). Но, как всегда, блестяще Галина Васильевна Старовойтова говорила о Жириновском и его партии, о длящихся советских заделах??? в общественной жизни. Збигнев Ромашевский – польский сенатор, единственный выбранный представитель КОС-КОР’а (Союза помощи рабочим») и «Солидарности», оставшийся в Сейме, – рассказал о положении в Польше, которое было очень похоже на наше после сходной приватизации, но все же внушало больше надежд33.

Были и очень странные доклады. Хотя руководство КГБ заявило, что поскольку никакого интереса у общества к конференции нет (по-прежнему собирались тысячные залы, но хорошо контролируемая печать молчала), поэтому официальных представителей не будет. Тем не менее был прислан с выступлением генерал Кобаладзе, странно выступали Ида Куклина, которую я все еще считал представительницей то ли армейских общественных организаций, то ли «Солдатских матерей», а не Главного разведывательного управления, как было на самом деле. Хинштейн со знанием дела говорил о сотрудничестве журналистов и спецслужб.

И все-таки сказать, что общественная деятельность, а точнее имитация ее в России совершенно угасла было бы неправильно. Еще в нашей конференции в январе 1994 года мне пришлось принять участие в довольно забавной истории. Очень деятельный Лев Александрович Пономарев оставшийся теперь по сути и без «ДемРоссии» и без «Выбора России», где он был совершенно не нужен Гайдару, да к тому же, естественно, и не выбранный в Государственную Думу, а теперь спекулируя на национал-фашистской угрозе России (а может быть, и впрямь веря в нее и ее используя – я никогда не понимал Льва Александровича) предложил создать объединение еще более или менее живых демократических организаций – фонд «Гражданское общество» для защиты России от фашизма. Никаких возражений у меня идея Пономарева не вызывала, учредители фонда (целых три писательских организации с Савельевым, Оскоцким и Нуйкиным, остатки «Московской трибуны» и «Живого кольца» – защитники Белого дома от ГКЧП, кажется, Союз журналистов и «Холокост»). Несколько большее удивление у меня вызвало, что учредительное собрание будет проходить в кабинете у Чубайса, кажется, в Госкомимуществе в Рыбном, что ли, переулке (рядом с бывшим зданием ЦК КПСС). Но я пришел. Во главе длинного стола сидел Чубайс и после недолгих разговоров о коммуно-фашистской опасности, объявил, что на спасение от нее России он получил из какого-то европейского банка миллион долларов и поскольку именно он за эти средства